| Главная » Статьи » Фотогалерея » Города |
Наши в Британии: Вместо введения
В определенном смысле, эта позиция сохранилась и до сих пор. А о романе русских с Англией можно писать трактаты – и все равно от темы не убудет. Взять хотя бы Герцена с его брюзжанием по поводу английского характера. Впрочем, вернемся в наши дни: здесь достаточно интересного даже для самого поверхностного взгляда.  Для современного соотечественника Британия совершенно автоматически всегда уравнивалась с Англией. В немалой степени виноваты в этом агитационный журнал «Англия», трепетно собираемый интеллигентными семействами конца семидесятых годов, да Всеволод Овчинников, после книги которого, кажется, об этой стране ничего и не скажешь: так исчерпывающ, глубок и изящен его текст. Овчинников в жанре «наших за границей» - истинный джентльмен, и читая «Корни дуба», кажется, что в жилах автора кровь течет британских аристократов. Он осторожен в суждениях, бережно раскрывая перед нашими глазами вроде бы знакомую, но такую странную и чужую культуру. От него мы узнали о парламенте и чаепитии, «жесткой верхней губе» и «старом школьном галстуке», скачках в Аскоте и английских садах. И, конечно, эксплуатации английских рабочих. Благодаря Овчинникову, который был нашими глазами в Соединенном Королевстве, Россия познакомилась с английскими традиционными ценностями и основами культуры. Все остальные, более приземленные стороны жизни, русским читателем с негодованием отметались. Черчилль и Тэтчер существовали где-то на периферии того пространства, которое в массовом сознании занимала «старая добрая Англия», страна древностей и пережитков из романов Диккенса.  И тут, в начале двадцать первого века на сцену жанра явились двое хулиганов (в исконном английском смысле слова). Хулиганы, впрочем, давно стали уважаемыми писателями, а впоследствии легко могут превратиться и в классиков – если не литературы в целом, то жанра – наверняка. Сакин и Тетерский (более известные как Спайкер и Собака) предъявили нам совсем другую Британию. До них русские читатели уже, в общем, подозревали, что Англия Овчинникова осталась где-то в пятидесятых годах ХХ века, а с тех пор в ней появились «Битлз» и «Пинк Флойд», и культура рейва, подъем и падение Карнаби Стрит, и рынок Портобелло – да чего там, собственно, не появилось за прошедшие полсотни лет? Англия стала более молодежной и демократической, более бунтарской и более жесткой. Такой ее и увидели авторы «Больше Бена», радикально и бесповоротно изменив тем самым представление о Британии и ее жителях. Их великолепный текст, налитый энергией бурлящего мегаполиса – это вид снизу социальной пирамиды, то, о чем русские читатели и представления не имели. А избранные ими языковые средства оказались предельно адекватны для описания маргинальной жизни Лондона.Стоп. А почему, собственно, Cool Britannia так неизбежно ассоциируется именно с Лондоном? Все просто – «экспортная» молодежная культура сделана именно там. Вполне естественно, что лучшие клубы, вечеринки и фестивали, продвинутое искусство и модные тенденции исходят из столицы. Но мы-то с вами, увлекшись, снова оказываемся в ситуации, когда подробные и глубокие представления о части, не глядя, экстраполируются на целое. Пришла пора взглянуть на Королевство чуть более обобщенно. Заметки, объединенные под заголовком «Будни Британских островов», родились где-то посередине между «Корнями дуба» и «Больше Бена». Эта книга - своего рода медиатор между социальными группами, «русским» и «британским», литературным языком диктора телевидения и сознательно заниженным разговорным стилем, объективными фактами и сугубо частным восприятием автора. Все заметки содержат исключительно то, что я пережила на собственном опыте и видела собственными же глазами, когда Родина отправила меня писать диссертацию в маленький католический колледж центральной Англии. Выбор тем тоже совершенно субъективен: это описания всяческой экзотики вперемешку с очерками о городах, преимущественно тех, которые лежат вне обычных туристических дорог. Здесь нет ничего о Лондоне – потому что писать об этом городе после Питера Акройда было бы чрезмерной дерзостью, и ни слова о Дублине – потому что Соединенное Королевство– это Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия. О них-то и пойдет речь. Элиза Дулитл forever, или как не разучиться говорить по-английски в Англии. Первое потрясающее открытие, которое я сделала в Британии – я не знаю английского. За спиной у меня была суровая английская спецшкола, четырехлетний курс делового перевода в университете, богатая практика толмачества – от книг по искусству до инструкций по пользованию насосами, уверенное общение со всеми попадающими в поле зрения иностранцами. И тут такое! Неудивительно, что я забеспокоилась. Единственными людьми, кого я понимала без проблем, были преподаватели колледжа. То, о чем веселятся соседи по общаге, было уже почти недоступно. А, выйдя за пределы кампуса, располагающегося на окраине Бирмингема, я и вовсе растерялась. Понять старушку в благотворительном магазине или договориться со случайным попутчиком в автобусе казалось совершенно запредельной задачей.Проблема оказалась сугубо социальной. Бирмингем – один из центров промышленного региона, город, где традиционно доминирует рабочее население и, в последние десятилетия, дешевая наемная сила (читай – британцы иностранного происхождения). Поэтому почти весь Бирмингем говорит на «брумми» - диалекте весьма специфическом как фонетически, так и лексически. Больше всех в маленьком католическом колледже от этого страдали итальянские студенты. Слух у них хороший, восприимчивость повышенная, и через неделю пребывания на британской земле вся итальянская группа, к ужасу преподавателя английского языка, уже уверенно говорила «бус» и «буттон» (bus, button). Много позже, за ланчем с весьма аристократической дамой, обладательницей двойной фамилии, я вела table-talk на неизменную тему «какие мы, иностранцы, неправильные» и как нам трудно дается освоение идиоматики. Совершенно не могу понять жителей Бирмингема, жаловалась я. Моя визави улыбнулась и с безупречным выговором, чуть подпорченным public school, сообщила: «О, так ведь я тоже их не понимаю». Я заподозрила, что, как истинная леди, моя собеседница сказала это просто из вежливости. Ан нет. Выговор в Англии различается не только географически, но и социально. Впрочем, как известно, иметь идеальный акцент тоже не приветствуется: так говорят только продавщицы дорогих магазинов и, иногда, метрдотели не менее дорогих ресторанов. Изредка еще можно наткнуться на немца, который говорит по-английски не хуже продавщицы (в Британии уверены, что язык Мильтона может в совершенстве знать только немец, и если меня принимали за немку, я вся раздувалась от гордости). Высший класс говорит слегка неправильно, а что с языком делают остальные, иногда просто страшно. В результате Британия представляет собой подлинное вавилонское смешение. По-разному говорят клерки и сантехники, шотландцы и валлийцы, англосаксы и пакистанцы, рабочие и фермеры, йоркцы и бирмингемцы, продавцы и компьютерщики, жители Солсбери и Кентербери, лондонцы из Саутворка и лондонцы из Бетнал Грин. Итог бывает весьма забавен. В числе прочих, в маленьком католическом колледже я посещала лекции по европейской истории девятнадцатого века. Читал их симпатичнейший профессор Маккензи, который, несмотря на шотландскую фамилию, имел чудный университетский выговор и артикуляцию, натренированную годами пребывания в должности директора по международным связям колледжа. При этом, заметьте, перед каждой лекцией ее текст не только раздавался в распечатанном виде каждому студенту, но и демонстрировался на экране. И вот в один прекрасный день чистокровная британка, отличница Ребекка потрясла меня вопросом: «Дария, скажи, а ты на занятии понимаешь, что Маккензи говорит?». Я решила, что Ребекка издевается, но в глазах ее читалась искренняя озабоченность. «Конечно, понимаю», - все еще недоуменно ответила я. «А я не понимаю, - сообщила та. – Я и Эмму спрашивала, и Кэтрин, и Сью, и Келли – никто его не понимает, он так быстро и неразборчиво говорит!». И тут я в очередной раз убедилась в том, что Бернард Шоу и его Элиза Дулитл вечно актуальны. Moonlight and vodka: нравы и обычаи английской общаги До Англии я никогда не жила в общежитии. И как всякая домашняя московская девочка, перед общагой я испытывала страх и трепет. Но английский house of residence на первый взгляд показался землей обетованной. На второй… а впрочем, судите сами. Общага живет блоками по 5-6 комнат. Обитатели одного такого блока нередко становятся теснейшими друзьями, которых уже по отдельности нельзя увидеть нигде. Они празднуют все дни рождения, украшая при этом свой блок воздушными шариками, серпантином и надписями, оклеивают общий туалет трогательными картинками, укладывают друг другу волосы, занимают очередь к стиральной машине, ходят друг к другу смотреть телевизор и так далее. Единственное место, где никогда нельзя увидеть по-настоящему дружных одноблочников – это столовая. Не то, чтобы они питались одним духом дружбы, вовсе нет. Эти граждане общаги забирают еду из столовой в специальных коробках, притаскивают к себе в нору и устраивают пикник. В буквальном смысле. Потому что пикник в доме (читай – личной комнате) – это, конечно, абсурд. А вот в коридоре, на нейтральной территории пикник организуется замечательно. С кроватей стаскиваются одеяла и укладываются на ковровое покрытие коридора. Сверху укладываются пирующие, по центру располагаются коробки из столовой, на всякий случай заказанная пицца, какие-то припасы, напитки. Пикник готов. Проходящие по коридору товарищи вынуждены либо переступать через все это изобилие, либо обходить тусовку этажом выше. Выйдя из своей комнаты однажды вечером, я буквально наступила на семерых совершеннолетних британцев, которые ели пиццу и играли в лото на полу у туалета (что характерно, единственный стул был занят единственным же в компании молодым человеком). Впрочем, периодически общажники встречаются и на кухне. Что такое кухня британской общаги? Это микроволновка, холодильник и туристическая плитка. Все. При этом холодильником вообще-то пользоваться категорически не рекомендуется. Не потому, что он плохо работает. Дело просто в том, что пресловутая частная собственность не пользуется у общажников никаким почтением. Некоторые пытаются взывать к совести окружающих, подписывая свои продукты. Не помогает. И придя утром в воскресенье на кухню, вы можете внезапно обнаружить, что ваши молоко и ветчина были пущены на правое дело опохмелки анонимным собратом. Ладно, если нагрянувшая ночью шайка просто сожрет ваши припасы. Дело житейское, в конце концов. Но вот обнаружить родную коробку с краденой из столовки вареной картошкой на полу и с отчетливыми следами чьей-то регбийной обувки бывает неприятно.  Впрочем, сами англичане не обращают на это особого внимания. Ну подебоширили на кухне, ну и ладно. А вот студенты по обмену относятся к подобным выкрутасам крайне болезненно – главным образом потому, что денег у них мало, родители далеко, а найти работу со студенческой визой – дело отнюдь не самое простое, да и не затем они ехали в Британию, чтобы мыть полы в супермаркете. В результате комнату обменного студента можно легко опознать по висящему за окном пакету со скоропортящейся снедью. Зимой, когда на улице не больше +7, такой способ, как будто вынесенный из московской коммуналки, оправдывает себя совершенно.Единственной моей знакомой, которая плевала на кухонные проблемы, была нигерийская монахиня Морин, будущая учительница истории. Она варила себе в огромной кастрюле – на всю неделю – африканский суп. Что она подразумевала под этим кушаньем, осталось загадкой, поскольку названий большинства ингредиентов по-английски не знала ни я, ни она. Могу только поручиться, что там был батат. Это варево гордо стояло в общественном холодильнике – судя по всему, общажники, памятуя о печальной судьбе слишком рьяных исследователей тропиков, просто боялись загадочной африканской кастрюли. Как и любая нормальная общага, английский house of residence тусуется беспрерывно. Каждую ночь, часов до четырех, в пяти-шести комнатах жилого крыла обязательно идет дискотека, от которой трясутся стены. С наступлением тепла тусовки перемещаются на лужайку под окнами жилого дома, и ассортимент развлечений растет: на лужайке не только пьют, орут, танцуют и курят травку – там еще играют в футбол, загорают при луне, гоняются за девушками по близрастущим кустам… Однажды ночью в дверь комнаты моей приятельницы долбились две в дупелину укуренные соседки по общаге с воплями "Fucking Russian!" Утром она встретила их на кухне. Девчонки угостили ее соком, а на провокационный вопрос о ночных событиях обиделись. Ну в самом деле - они же любя!  Тата спокойно улыбнулась и отправилась ко мне - одолжить вернейшее средство для укрощения бритишей. Все мои британские соседи, орущие и скачущие каждую ночь под громчайшую музыку, от которой не спасали никакие беруши, укуренные и нажравшиеся, ошалевшие от игры молодых гормонов, становились от этого средства шелковыми и выключали все, включая сигнал SMS на мобильных. Достаточно было на десять минут врубить на полную громкость Верку Сердючку и хриплым с перепою голосом с чувством подпеть: "Все будет хорошо!". Впрочем, все эти чарующие звуки – все равно вещь не самая страшная. Есть в house of residence одно явление, от которого не спасает ничего. Это – пожарная тревога. По громкости и мерзости пожарная тревога – вещь неподражаемая и неописуемая. Если же вам все-таки хочется узнать, на что она похожа – возьмите цинковое ведро и суньте туда отрегулированную на тон выше милицейскую сирену. Теперь закройте все двери и окна, включите сирену и посидите наедине с ней минут пять – ручаюсь, этого вам хватит, чтобы возненавидеть fire alarm на всю жизнь. А теперь представьте, что кроме вас, в доме живет несколько сотен студентов от восемнадцати до сорока шести, которые курят, зажигают благовония, выходят и входят через намертво закрытые пожарные двери, а также просто разбивают стекла пожарных сигналов. От всех этих действий тревога срабатывает. Происходит это обычно часа в два-три ночи, когда вечеринки еще в самом разгаре, количество выпитого уже явно превышает возможности большинства участников, и народ тянет на молодецкие подвиги. Услышав пожарную тревогу, все должны дружно выйти из здания и собраться на автостоянке. Не выйти нельзя, потому что а) пережить получасовой аларм в комнате все равно невозможно; б) несоблюдение правил пожарной безопасности карается штрафом. После этого все крыло в пижамах и одеялах топчется на холодной ночной стоянке, пока дежурный осматривает предполагаемый очаг возгорания, выключает тревогу и под угрюмыми взглядами разбуженных студентов читает душеспасительную лекцию на тему «Не смейте включать пожарную тревогу, пусть тот, кто включил пожарную тревогу, признается, мы его выгоним из общаги, потому что никому не позволяется без достаточного основания включать пожарную тревогу». Все разбредаются, через пару часов кто-нибудь вламывается в пожарную дверь. И da capo. Несмотря на все угрозы власть предержащих, никто из включающих fire alarm никогда не подвергался никаким санкциям. Фактически это одна из тех свобод, которыми студенты пользуются на территории кампуса. Позволю себе процитировать страноведческо-педагогический комментарий одного из преподавателей колледжа дословно: «Please remember. In Britain, a student may do many things. He may switch on fire alarm, get drunk and be sick all over the lawn, but the only punishment for plagiarism is DEATH PENALTY!”. Вот так они и учатся. Но это уже совсем другая история…
Вспоминайте иногда вашего студента: образование в Британии
| |
| Категория: Города | Добавил: (14.01.2017) | |
| Просмотров: 1888 | |
| Всего комментариев: 0 | |
